Содержание выпуска №1

Хаустон Стюарт Чемберлен

СЛАВОГЕРМАНЦЫ ¹

Вопреки широко распространённому предрассудку, имеется достаточно много антропологических указаний на то, что Германец, вступая во всемирную историю, имел не только старшего брата на Западе ², но и младшего, даже сильнее с ним схожего, на Востоке. Только из-за явной подмены понятий характерно "славянскими" считаются признаки - приземистая фигура, круглый череп, высокие скулы, тёмные волосы,— которые ни в коей мере не были присущи славянам при их вступлении в европейскую историю. Впрочем, и сегодня светловолосый тип преобладает на севере и востоке европейской России; также и поляки отличаются от южных славян цветом волос. В Боснии бросаются в глаза светлые волосы и необычно высокий рост мужчин; за многомесячное путешествие по этому краю я ни разу не встретился с так называемым "славянским", перетекающим в монгольский типом, ни разу не увидел "картофельной физиономии", характерной для чешскою крестьянина. Всё сказанное относится и к великолепному племени черногорцев. Однако восстановить черты изначально славянского типа крайне затруднительно ввиду того, что эта ветвь семьи германских народов была очень рано почти полностью поглощена другими племенами; даже значительно раньше и основательней, и к тому же загадочней, чем это произошло с кельтами. Но всё это не должно помешать нам узнавать - и признавать родственные черты, и пытаться выделить их из чужеродной массы.

Здесь, в который раз, нам может помочь только проникновение в глубину души. Если мне будет позволено выносить суждение на основании единственного славянского языка, который мне немного знаком — сербского, то и тогда, по моему убеждению, можно будет обнаружить глубоко укорененное родовое сходство поэтических задатков славянина, кельта и германца. Кельтскую и германскую лирико-эпическую поэзию напоминает нам совокупность тех мыслей и чувств — верность до смертного часа, геройский дух, присущий также и женщинам /и то почитание, которым они окружены/, пренебрежение земными благами в сравнении с личной честью — которые выражены в героическом цикле, примыкающем к грандиозному сражению на Коссовом поле/15 июня 1389 года/ ³. Несомненно, однако, что поэтические мотивы этого цикла берут начало в значительно более древнем периоде славянской истории. Мне случалось читать во всевозможных "историях литератур", что подобную поэзию и героические образы, подобные Марко Кралевичу, можно найти у всех народов, но это неверно — так утверждать может лишь тот, кто от избытка учености сделался слеп к тонким индивидуальным особенностям. Рама — герой совсем другого рода, чем Ахиллес, который, в свою очередь, не похож на Зигфрида; тогда как кельтский Тристан обнаруживает непосредственное родство с немецким Зигфридом, и главное, не только во внешних признаках рыцарского романа /битва с драконом и т.д./, которые могли бы быть позднейшими вставками, но, куда сильнее, в тех наиболее древних, народных вариантах, где Тристан ещё оставался пастухом, а Зигфрид ещё не стал рыцарем при бургундском дворе. Именно в этих вариантах мы находим — помимо необычайной силы, заговоренного оружия и прочих общепринятых атрибутов богатыря — те конкретные идеалы, которые лежат в основе поэтического творчества; именно в них, а не во внешних атрибутах, отражается своеобразие народной души. Таковы, в случае Тристана и Зигфрида: верность как основа понятия чести, высокое значение девственности, победа в поражении /другими словами, героическое полагается не во внешнем успехе, а во внутреннем процессе/. Подобные же черты отличают Зигфрида, Тристана, Парцифаля ⁴ не только от какого-нибудь семитического Самсона, чья сила заключена в волосах, но и от родственного им Ахиллеса — грекам был чужд идеал чистоты; верность составляет для них не принцип чести, но лишь принцип любви /Патрокл/; герои упорствует перед лицом смерти, но не в силах стать выше своей смерти, подобно героям германского эпоса. Напротив, в сербской поэзии, несмотря на все формальные различия, мы находим именно черты подлинного родства. Знаменательно уже одно то, что её героический цикл возникает в связи со страшным поражением - битвой на Коссовом поле, — уничтожившим независимость Сербии, а не в, связи с победой, хотя сербы одерживали достаточно побед и в царствование Стефана Душана ⁵ имели могущественное государство. Вне всякого сомнения, здесь налицо особое предрасположение, и мы можем с уверенностью сделать вывод, что изобилие поэтических мотивов, связанных с гибелью, смертью, разлукой влюблённых, не возникло впервые после злополучной битвы, под влиянием отупляющею правления магометан, но составляет изначальное наследство славянской души — подобно тому, как бедствие Нибелунгов. "венец всех страданий", а не "удача Нибелунгов", составляет немецкое наследство: подобно тому, как кельтские и франкские поэты оставили без внимания сотни прославленных победителей, чтобы посвятить себя какому-то побеждённому Роланду и выразить в его полуисторическом образе древние поэтические мотивы.

Вот что имеет решающее значение. Впрочем, решающим можно считать и то, как сербская поэзия изображает женщину — такую нежную, чистую и отважную, какую высокую роль она ей приписывает. Напротив, только специалистам дано судить о том, существует ли родство между двумя воронами, которые прилетают на исходе битвы при Коссово, чтобы известить сербский народ о его гибели - и воронами Вотана; идёт ли речь об общем индогерманском мотиве, пережитке природного мифа, заимствовании или случайном совпадении. К счастью, то, что решает — всегда и везде открыто для непредубежденного взора.

По-видимому, в русской поэзии немногое унаследовано от древности, кроме былин, сказок и песен: но и здесь нам открывается несомненное своеобразие германского духа в таких чертах, как меланхолия и внутреннее отношение к природе, особенно к животному миру /ср. Боденштедт "Поэтическая Украина"/ ⁶. Цель и размеры моего исследования не позволяют продолжить эти сопоставления: дело научной критики — доказать справедливость тою, что безошибочно открывается чувству каждого, кто не лишён поэтической восприимчивости. Я же должен упомянуть ещё одну манифестацию глубочайшей духовной сущности, в которой проявился германский элемент в славянах — религию.

Вся история славян, особенно в ранние эпохи, отмечена серьёзным и независимым отношением к религии. Замечательная черта их религиозности заключается в её насыщенности патриотическим чувством. Уже в IX-ом веке, прежде, чем раскол Востока и Запада стал окончательным, мы видим, что по догматическим вопросам болгарские славяне поддерживают одинаково дружественные отношения и с Римом, и с Константинополем; единственное, чего они требуют — это признания их церковной независимости. Рим им в этом отказывает, Византия же уступает, и так возникает в первой половине десятого века первая независимая по своему устройству христианская церковь. Необычайная важность этою события станет сейчас совершенно ясной. Болгарского царя Михаила не интересовали вероисповедные различия: как христианин он готов верить тому, что священники провозглашали в качестве христианской истины. Для него речь шла лишь об организации Церкви — он хотел, чтобы болгарская Церковь возглавлялась собственным, независимым болгарским патриархом, без вмешательства со стороны Рима и Византии. То, что может показаться чисто административным вопросом, в действительности является восстанием германского духа, духа свободной индивидуальности, против последнего воплощения рождённой из хаоса народной Империи — той Империи, которая представляла политические интересы антинационального, антииндивидуального, нивелирующего принципа... И когда с теми же процессами приходится сталкиваться повсюду в славянском мире, то уже нельзя отрицать их значения для суждений об изначальном характере славянских народов.

Едва, например, сербы образовали собственное государство, как они создали и автономную Церковь: могущественный царь Стефан Душан поддерживал своих патриархов против гегемонистических претензий византийской Церкви и добился правового признания с её стороны. Также и здесь речь идет не о догматических, вероисповедных вопросах, ибо в то время /в середине XIV-го века/ раскол Рима и Константинополя был уже свершившимся фактом, а сербы, как и по сей день, были фанатичными сторонниками греческого Православия. Но подобно тому, как болгары отвергли вмешательство Рима, так и сербы отвергли вмешательство Константинополя. Принцип был один: сохранение национальности.

Правда, русская Церковь обретала независимость значительно медленнее, в течение длительного времени после гибели Византийской империи: но как раз Россию можно назвать славянской страной в весьма условном, негерманском смысле — и, однако, на сегодняшний день, наряду с Англией, только она одна, среди великих наций Европы, имеет вполне национальную автокефальную Церковь ⁷.

Далее, особенно бросается в глаза, что среди всех христианских народов только славяне /за исключением подвергнувшихся немецкому влиянию чехов/ никогда не признавали богослужения на другом языке, кроме своего собственного! Уже великие "апостолы славян" Кирилл и Мефодий потерпели за это: преследуемые немецкими прелатами, которые держались "трех священных языков" /греческого, латинского, еврейского/, осужденные как еретики римским папой, они продолжали, тем не менее, настаивать на этом своём особенном праве. Также и те славяне, которые принадлежат к римско-католической Церкви, сохраняют богослужение на славянском языке - в последнее десятилетие 19-го века Риму так и не удалось отнять эту привилегию у жителей Далмации.

Такова, однако, только одна сторона славянской религиозности, может быть, самая внешняя; другая её сторона ещё более замечательна. Там в России, где подлинно славянский элемент особенно силен, /а именно, и Малороссии — родине прекраснейшего поэтического творчества/, обнаруживается и по сей день столь же интенсивная внутренняя религиозная жизнь - особенно посредством возникновения всё новых сект, как в Вюртемберге или Скандинавии. Сходство поистине замечательное: напротив, в, так называемых, латинских странах ничего подобного нет и в помине. В таких явлениях отражается глубочайшая духовная сущность. Дело в том, что в них находит воплощение то самобытное, что сохранилось в течение столетий, несмотря на все смешения крови. Уже невероятные усилия, которые потребовались, чтобы обратить славян в христианство, указывают на их глубокую религиозность: легче всего обратились итальянские и галльские народы; саксов понадобилось обращать силой меча; а чтобы заставить славян отказаться от веры отцов, понадобилось длительное время и нередко жестокое насилие /как трудно было обратить в христианство венедов и поляков, можно узнать из первого раздела шестого тома "Общей истории христианской религии и Церкви" Неандера/.

Печально известные гонения на язычников продолжались до века Гутгенберга. И снова особенно характерной представляется судьба славянскою населения Боснии и Герцеговины, ещё и сегодня сохранившего относительную чистоту крови. Уже издавна ведущая часть этого народа усвоила учение богумилов ⁸ /родственное учению катаров/: богумилы отбросили все иудейские элементы в христианстве и сохранили, наряду с Новым Заветом, только пророков и псалмы; они также не признавали никаких таинств и, прежде всего, никакого сословия священников. Подвергаясь непрестанному нападению, притеснению и подавлению одновременно с двух сторон - со стороны православных сербов и со стороны послушных любому указанию папы, венгров, — став жертвой как бы непрерывного двойного крестового похода, этот маленький народ в течение столетий твердо держался своей веры. Могилы богумильских героев ещё и сейчас можно найти на горных вершинах, куда их тела уносили из страха перед надругательством. Лишь магометанство покончило с этой сектой путём принудительного обращения в ислам.

Тот же дух, который одушевлял этот мужественный, хотя и непросвещённый народ на окраине нашего мира, принес в другом месте более богатые плоды — и при этом славянская ветвь также сумела замечательно проявить себя среди других ветвей германской расы ⁹.

 

Примечания переводчика.

1/ отрывок из книги "Основания 19-века" /Die Grundlagen des 19-en Jahrhunderts/, 9-ое нем. изд., т. 1, стр. 559-566. Переводчик несколько изменил структуру первого абзаца, чтобы сделать данный отрывок более независимым от предшествующего текста книги.

2/ имеются в виду кельты, составившие первую волну в движении германских племен на Запад; в современной Европе кельтский тип более всего сохранился во французской Бретани, в Ирландии, в Уэльсе и Корнуолле /Англия/.

З/ в битве на Коссовом /или Косовом/ ноле соединенные войска Сербии и Боснии были разбиты турецкой армией султана Мурада /Амурата/1, убитого в начале сражения сербом Милошем Обличем. Последний, как и казнённый сразу после битвы сербский царь Лазарь, стали прототипами героев ряда эпических сказаний. После этого поражения завоевание турками всего Балканского полуострова стало делом времени.

4/ Парцифаль — герой одноименной поэмы Вольфрама фон Эшенбаха /12-13 вв./, соединившей мотивы легенды о св.Граале /чудодейственной чаще с кровью Христа/, кельтского цикла о короле Артуре и сказаний о простеце Парцифале /или Персевале/, постепенно овладевшем высшей духовной мудростью.

5/ Стефан 1 Душан — царь Сербии /1331-1355 it./, стремившийся к объединению всех балканских государств в "Великую Сербию": в 1346 году короновался "царем сербов, греков, болгар и албанцев" и отделил сербскую Церковь от византийского патриарха.

6/ несомненно, что только незнакомство с древнерусской литературой помешало автору назвать "Слово о полку Игореве", где так ярко проявились те "поэтические задатки славогерманской души", которые он отмечает в известных ему литературных памятниках.

7/ и здесь суждение Чемберлена обусловлено явно недостаточным знанием русской истории: уже великий князь Ярослав поставил в 1051 году митрополита Илариона Россиянина /автора "Слова о законе и благодати"/ без согласования с константинопольским патриархом /впрочем, Ярославичи снова пошли на уступки грекам/.

8/ богумильство /или богомильство, по имени священника Богомила/ - религиозное движение, возникшее в Болгарии в Х веке. В главной книге богумилов "Иоанново Евангелие" сильны мотивы дуализма добра и зла, близкие к манихейству и учению Маркиона — христианскою проповедника 2 века н.э., осужденного Церковью за отождествление ветхозаветного Иеговы и Сатаны.

9/ имеется в виду Реформация, которой посвящена следующая глава "Оснований"; в Лютере произошло, по словам Чемберлена, "счастливое смешение немецкой и славянской крови".