Леонид Хромов
Возрождение веры
Вера как основа науки и религии
В наших глазах образ науки неотделим от научно-технического прогресса. И действительно – прогресс есть функция от науки, состоящей из двух компонент: фундаментальной науки и технической или прикладной. Никто не может оценить вклад каждой из этих компонент раздельно. Технические (прикладные) науки имеют явно выраженную прагматическую цель и базируются на успехах фундаментальной науки.
Фундаментальная наука всегда стремилась к достижению абсолютной истины. Если абсолютную истину называть богом, то не удивительна трактовка науки как “научной религии”, противостоящей христианству. Можно указать место и создателей концепции антирелигиозной науки – это Париж конца XVIII столетия, где была издана великая “Энциклопедия” французских просветителей. “Энциклопедия” стала научной “библией”, подготовившей идеологически Великую французскую революцию – мать всех последующих революций, включая и Октябрьскую 1917 года и революцию 1991 года (этап холодной войны). С “лёгкой руки” французских просветителей идея прогресса, основанного на науке, стала парадигмой общественного мнения. В XX веке прогрессивная “творческая” интеллигенция вознесла науку над христианской религией, создав науке ложный имидж. Посмотрите – внушают прогрессисты – наука интернациональна, она говорит на одном языке, она едина, её достижения воплощены в ярких успехах научно-технического прогресса, которые так улучшили вашу жизнь. И всё это потому, что наука обладает наглядным критерием приближения к абсолютной истине – объективным экспериментом, который можно всегда повторить для пущей убедительности. А теперь сравните всё это с богословием. Разве вам не очевидно преимущество научного познания абсолютной истины перед богословием? Разве вы не хотите жить в земном рае, если не коммунистического, то американского образца? Но, дорогие читатели, всмотритесь в нарисованный прогрессистами имидж науки и подумайте, не напоминает ли он вам другой образ, описанный ещё в библии? Конечно, это – вавилонская башня. Не надо прибегать к силе, чтобы её разрушить, она рухнет под тяжестью своей лжи. Эксперимент – полезное средство для науки, но на каком основании его превращать в критерий абсолютной истины? В обоснование этой догмы науки прогрессисты говорят об объективности, повторяемости эксперимента, о том, что роль человеческого фактора, а значит и субъективности, в нём сведена к нулю. Ведь не может же человек взглядом изменить показания прибора в ходе эксперимента – так говорит здравый смысл.
Но настоящие учёные не слишком доверяют здравому смыслу и для выяснения отношения науки к абсолютной истине стали разрабатывать концепцию научного познания.
Проблемы научного познания всегда беспокоили и интересовали не только философов, но и крупных представителей фундаментальной науки, и, прежде всего, математиков и физиков. Из многих имён я выделю философа Иммануила Канта [1], великого математика и физика Анри Пуанкаре [2] и великого физиолога и психолога А.А. Ухтомского [3].
Кант опубликовал свои труды после выхода “Энциклопедии” и перед великой французской революцией. Видимо, он первый нанёс жесточайший удар по догме об объективности эксперимента. Он дал картину существования двух миров: мира феноменов и мира ноуменов (вещей в себе). Мир феноменов (явлений) – это обычный для нас чувственный мир или природа. Мир ноуменов (вещей в себе) – это таинственный мир потому, что сущность вещей в себе непознаваема для человека. Явления чувственного мира (природа) познаются рассудком человека только в опыте. Отсюда большая значимость эксперимента. Но Кант выдвинул оригинальный принцип, согласно которому “рассудок не почерпает свои законы (априори) из природы, а предписывает их ей” [1]. Принцип Канта говорит о невозможности исключить из опыта (эксперимента) участие рассудка человека с его субъективностью. Эта мысль была развита А. Пуанкаре в работе 1905г.[2]. Автор утверждает, что целью науки является не открытие истинной природы вещей, а открытие истинных отношений вещей. Он смело ставит вопрос: “Каков критерий объективности науки?” и отвечает: “Ничто не будет иметь объективной ценности, кроме того, что может быть передано посредством речи, т.е. того, что может быть понято.”[2]. Результаты научного познания становятся объективными потому, что они общи и останутся общими для всех мыслящих существ. На вопрос “каков критерий их объективности?” Пуанкаре даёт чёткий ответ: “Да совершенно тот же самый, как критерий нашей веры в внешние предметы”[2]. Вот и произнесено решающее слово вера. Кант тоже верил в существование вещей в себе, поскольку знать их не мог.
Кант и Пуанкаре вскрыли ложность утверждений прогрессистов о том, что наука располагает объективным критерием истины. Науке доступна только относительная локальная истина, доступно то, что может быть передано речью, т.е. знаками и сигналами, и что станет общим для всех мыслящих существ в соответствии с критерием веры. Здесь я не могу не напомнить, что В.И. Ленин, выступая с критикой А. Пуанкаре, с обидой сразу заметил, что общезначима и религия, отрицающая “объективную истину”. Впрочем, на А. Пуанкаре обиделись и западные прогрессисты, замалчивая значимость его работы 1905 г., которая не получила должного развития.
Из вышеизложенного следует вывод о том, что вера важна и для науки и для религии. Нет и не может быть антагонизма между наукой и религией. У них разные цели и разные сферы влияния, которые соприкасаются без антагонизма.
История цивилизации показывает, что наука может успешно развиваться и порождать научно-технический прогресс, обладая относительными, локальными истинами в виде аксиом и принципов, которые она заменяет на новые в периоды кризисов. Но она не может существовать без веры как критерия истины. Наука питает научно-технический прогресс, но мы должны знать, движется ли он к абсолютной истине или в обратную сторону.
К сожалению, мысли И. Канта и А. Пуанкаре не были в достаточной степени поняты их современниками, а в последующие годы прогрессивная общественность постаралась их вытеснить из сознания людей своими лжетеориями.
Связь и познание
Двадцатый век направил свои усилия не на развитие фундаментальной проблемы связи и познания, а на бурное развитие техники связи. Люди были ошеломлены успехами техники связи, давшей такие системы радиосвязи, как радиолокация и всесильное телевидение. Даже физика, родившая эти технические чудеса, как бы подзабыла о необходимости развития концепции познания Канта-Пуанкаре. Вместо неё при мощной рекламной поддержке возникла новая философская парадигма, изложенная в книге “Кибернетика или управление и связь в животном и машине”, изданной в 1948 г. математиком и философом Норбертом Винером. Напомню, что говорил о ней великий математик А. Н. Колмогоров на заседании академии наук в 1956 г.: “Легко понять, что как математическая дисциплина кибернетика в понимании Винера лишена единства и трудно себе представить продуктивную работу по подготовке, скажем, аспиранта по кибернетике в этом смысле”[4]. Далёкий от политики А. Н. Колмогоров, видимо, не понимал, что кибернетика и не собиралась вливаться в математику. Она претендовала на роль новой философской парадигмы и действительно стала знаменем прогрессистов
XX века. Их старое знамя – французская “Энциклопедия” – не отвечало уже новым требованиям, так как догмат об абсолютной истине в науке был разрушен. Когда математики пишут книги об утрате определённости у царицы науки (математики), то о какой уж абсолютной истине может идти речь в науке?Как же тогда прогрессистам направить науку на борьбу с религией? Нужно было нечто новое и обязательно сверхнаучное. Говоря о появлении кибернетики, я не могу не вспомнить смешной момент. Всем читателям памятны вопли о преследовании в СССР кибернетиков. Но – за что? За что советские философы-атеисты могли преследовать новое учение явно атеистического толка? Это было бы понятно, если бы Н. Винер проповедовал идеи христианства. Объяснение просто: наши философы-атеисты не могли ожидать такого царского подарка из страны, являющейся политическим противником. И вы видели, как быстро гнев марксистов сменился на бурные восторги. Началось повальное переименование учреждений Академии наук, научно-исследовательских институтов и вузов в кибернетические. Плоды массовой кибернетизации мы пожинаем сегодня. Но, может быть, А.Н. Колмогоров ошибся, и кибернетика, если не в математике, то в технике связи оказалась полезной? (Ведь не даром же Винер определил её предмет как “связь в животном и машине”). Действительно, кибернетика пытается присвоить себе права на теорию технической связи. Такую теорию можно назвать флогистонной – потому, что в ней информация уподобляется жидкости типа флогистона из термодинамики
XVII века. Считается, что подобно тому, как жидкость имеет объём, но не имеет формы, так и информация имеет количество, но не имеет качества. Такая теория связи, созданная К. Шенноном, была полезна тем, что, будучи разделом математической статистики, позволила глубоко обосновать меру количества информации. Поэтому теория Шеннона как математическая дисциплина обладает единством и отвечает требованию А.Н. Колмогорова. Кибернетике принадлежит лишь попытка выдать флогистонную теорию связи в качестве завершённой тории технической связи, приложимой в физике и технике связи. Для этого Н. Винер дополнил её кибернетической формой второго закона термодинамики. Согласно этому закону информации находится в большем количестве на входе сигнальной системы и от входа к выходу она может быть только потеряна, а не приобретена [4]. Выходит, что о создании информации, полезной потребителю, не надо заботиться, так как она и так есть на входе, остаётся позаботиться только о перекачке её с минимумом потери. Если для создания полезной информации нужна сложная компьютерная обработка, то для перекачки информации можно обойтись и простой. Как приятно было слышать это нашим создателям компьютеров, проспавшим всё на свете. Впрочем, говорю я об этом вовсе не для осуждения кибернетики как науки, потому что она вообще не содержит ни одного уравнения и ни одной теоремы.К счастью, до появления кибернетики и до того, как ленинская теория отражения стала обязательной, бывший кандидат богословия, ставший великим физиологом и психологом, князь А.А. Ухтомский успел сформулировать в 1923г. принцип доминанты [3]. Принцип доминанты самым непосредственным образом продолжил концепцию познания Канта-Пуанкаре. Если А. Пуанкаре говорил о вере, то А.А. Ухтомский, поясняя принцип доминанты, говорит о душе. В познании уже намечалась линия, ведущая от веры к душе. Именно эту линию прервала кибернетика.
До недавнего времени на теорию познания можно было смотреть как на интересную задачу фундаментальной науки. Но неожиданно она приобрела самое актуальное конкретное значение, когда в нашу жизнь ворвалась холодная война. Назначением ТВ-войск было разрушение старой системы духовных ценностей и насаждение американской. Не успели мы опомниться, как девочки в школе стали мечтать стать интерпроститутками, а мальчики – банкирами или ворами в законе. Оказалось, что телевидение является сильнейшим средством воздействия на души людей, т.е. на то, чего по прогрессистской науке и нет. Поистине, пока гром не грянет, мужик не перекрестится
. Неужели 200 лет оказалось недостаточно для того, чтобы поставить вопрос о том, куда относится человек: к вещам для нас или к вещам в себе? Важно признать каждому – будь он атеист или теист – что человек есть вещь в себе. Значит, человек обладает сущностью, которую ни учёный, ни даже великий писатель Л.Н. Толстой не может выразить конечным числом слов. Христианин эту сущность называет душой. Её не может игнорировать теория связи и познания, тем более после шока, который мы испытали, глядя на разрушительную духовную силу телевидения.Как реакцию на этот гром среди ясного неба, мы с А.Б. Ковригиным в 80-х годах
[5] сформулировали основы нового этапа разработки общей теории связи и познания. Мы стали рассматривать сигнальный процесс связи и познания как отношение (взаимодействие) между человеком-вещью в себе и другой, внешней вещью в себе. Участвующий во взаимодействии сигнал предстаёт как единство духовного сигнала и телесного (физического). В духовном сигнале важны три категории – форма, содержание и информация.Проблема соотношения формы и содержания хорошо была известна в искусстве, но многие не понимали, что ни форма, ни содержание не могут существовать без передачи. Информация как раз и выражает передаваемость (движение) формы и содержания. Духовный сигнал может передавать не только сообщение справочного характера, которое в быту часто ошибочно называют “информацией”, но и сложное смысловое содержание и эмоции. Информация есть одна из ипостасей духовного сигнала, допускающая числовую оценку количество информации, но имеющая и качество.
Разработанную нами теорию познания
[7] мы назвали коммуникативной для того, чтобы подчеркнуть, что в её основе лежит сигнальное взаимодействие человека (вещь в себе) и внешнего объекта (тоже вещь в себе), которое мы описали с помощью уравнения, охватывающего форму, информацию и содержание. Уравнение относится к математической статистике и теории игр, но с нашей интерпретацией.К сожалению, коммуникативная теория появилась не перед кибернетизацией и холодной войной, а как реакция на уже идущую войну. Читателю легко представить, как встретили новую торию. Прежде всего – её обвинили в том, что она противоречит положениям кибернетики (это было справедливо), а потому и не подлежит публикации (это уже совсем не справедливо). Дело не в авторских амбициях. Для меня важно было то, что коммуникативная теория познания помогала устранить недоразумения между наукой и религией, искусственно насаждаемые атеистическими западными философами.
Связь двух миров
В название этого параграфа я вынес утверждение о том, что в нашем чувственном мире, если бы он был изолирован от мира ноуменов, познание было бы невозможно. Скажу и сильнее: при изоляции от мира ноуменов невозможна была бы и сама жизнь в мире феноменов. Для читателей, уверовавших в то, что главными признаками жизни служат белок. молекула ДНК и вода, такое утверждение покажется диким, но для верующего человека оно тривиально. Однако я не собираюсь открывать здесь спор о религии. Хочу лишь подчеркнуть, что вера в существование двух миров и связь между ними появлялась вне рамок религии у учёных, не пользующихся теологическими понятиями. Дело в том, что без существования мира ноуменов наука в мире феноменов предстаёт как игра в домыслы.
Домыслами вполне можно назвать те относительные, локальные истины, об объективности которых писал А. Пуанкаре, даже если они станут общепризнанными [2]. Истинными отношениями вещей, открытие которых А. Пуанкаре считал целью науки, являются только отношения вещей в себе, следующих предустановленной гармонии, как говорил о монадах Лейбниц.
Сеть линий связи, предустановленных в мире ноуменов, пронизывает весь мир феноменов и скрепляет его духовно, образуя расширяющееся информационное поле. Эти линии связи, образно говоря, являются пуповинами, через которые люди мира феноменов питаются духовно от мира ноуменов. Для этого человеку даны: душа – вещь в себе, разум – вещь для нас и их "переводчик" – предсознание.
Можно выдвинуть гипотезу о том, что душа способна увидеть другие ноумены, так как ноуменальная связь существует. Но между ноуменом-душой и феноменом-разумом проходит граница двух миров, которую следует считать непрозрачной, пока мы не укажем способ перехода её. Я думаю, что первый, кто указал такой способ, был А.А. Ухтомский [3] , хотя он и не рассматривал эту проблему. Он указал, что в душе (ноумен) возникает потенциальная доминанта, которая способна перейти в разум (феномен) в виде кортикальной доминанты. Какой бы пропастью ни были разделены душа и разум, но доминанта Ухтомского способна её преодолеть. Следовательно, можно говорить о прозрачности границы двух миров. Существует три типа связи: ноуменальная, пограничная (доминантная) и обычная связь, выраженная нашим уравнением. Подчеркну, что для всех трёх типов связи справедлив троичный принцип сигнала (форма, информация, содержание). Для атеиста, идущего разумом от чувственного мира к границе миров, вопрос о её прозрачности становится почти неразрешимым потому, что она действительно непрозрачна для чувственного чистого разума без души.
В любом случае признание мира вещей в себе есть заметный шаг науки к религии. Признание вещей в себе должно сопровождаться осознанием того факта, что и человек есть вещь в себе. А вот с этим тезисом положение очень тяжёлое. Признать его – значит признать, что сущность человека не доступна описанию ни служителям науки, ни служителям искусства. Для гордыни человека оно оскорбительно. На этом и сыграл Змей, пообещав человеку, что он станет как Бог. Даже великий писатель Л.Н. Толстой не мог смириться с тем, что он, познав все науки и религии, не может сформулировать словами в чём смысл жизни человека. Но ведь этот вопрос относится к сущности человека как вещи в себе. Для того, чтобы ответить на него, человеку надо снова вернуться в рай, т.е. в мир ноуменов, из которого он был изгнан за свою гордыню. Если бы Л.Н. Толстой, прочитав метафизику Канта, понял это, то он не вступил бы на путь противостояния православию.
Если человек есть вещь в себе, то общество людей тем более вещь в себе. Спрашивается: можно ли приступать к управлению обществом и определению стратегии его развития, не понимая этого факта? Уверен, что перед выборами президентов кандидаты должны проходить тестирование на знание теории познания для того, чтобы их не понесло в неизвестную сторону. Они должны, как и учёные, стремиться отразить гармонию мира ноуменов.
Приведённые выше примеры показывают, как важно человеку – будь он учёный, писатель или политик – не путать вещь в себе (ноумен) и явление чувственного мира (феномен или вещь для нас).
Но может быть Кант был не прав, разграничив мир ноуменов и наш чувственный мир? Именно так и утверждал в начале XX века философ Рудольф Штейнер, пользующийся популярностью среди философов так называемого “серебряного века”. Он писал: “Современная философия страдает нездоровой верой в Канта” [6]. К сожалению, теория познания Канта при всей своей привлекательности содержала спорные допущения, которые делали её трудно понимаемой, а главное – уязвимой для критики. Но в отличие от Р. Штейнера, видя недостатки теории Канта, я считал, что надо не взрывать её, а развивать дальше. Концепция познания Канта наиболее уязвима в той части, где он возлагает чрезмерные надежды на разум человека, стремясь наделить его особой способностью к созданию так называемых “синтетических суждений априори”. Но в силу принципа конечности информации (который знал ещё А. Пуанкаре [2]) разум не может знать о существовании мира ноуменов, не может сам увидеть границу двух миров, а тем более установить связь между ними. Только в сочетании с душой, которая, как поясняет религия, выражает сущность личности человека, а потому относится к ноуменам, разум способен свидетельствовать о существовании мира ноуменов. Как ни странно, но Кант признавал, что душа нужна только для морали и нравственности, но не для познания. Более того, привлечение души к познанию Кант считал мистикой [8]. Что ж, значит мистика и нужна для познания. Для объяснения познания надо привлекать всё, включая религию.
Осмелюсь утверждать, что общим недостатком философов “серебряного века” является непонимание роли связи. Философы должны признать, что связь является необходимым условием процесса познания [5,7]. Принцип конечности информации, который формализован нашим уравнением связи, порождает информационную границу чувственного мира (мира феноменов).
Задолго до И. Канта святой Василий Великий писал о том, что сущность тварных вещей непознаваема для человека. Эта мысль соответствует положению богословия о том, что сущность тварных вещей известна только их творцу, но не самим вещам, включая человека. Думаю, Пуанкаре разделял этот взгляд и потому называл саму постановку вопроса о познании сущности вещей, который так беспокоил Канта, не вполне корректной [2].
Ноуменальный мир состоит не только из одних сущностей вещей (ноуменов), но также из отношений между ними, которые отражают мировую гармонию. Чтобы подчеркнуть это различие я назову взаимодействие (отношение) ноуменов ноуменальным сигналом. Ноуменальный сигнал не есть ноумен, а его проявление (действие, движение). Познание ноуменальных сигналов есть познание истинных отношений вещей.
Ноуменальный и чувственный миры являются не параллельными, а взаимопроникающими мирами.
Богословие утверждает, что душа способна воспринять Божественный свет. Тем более она способна принимать ноуменальные сигналы. Трагедия познания состоит в том, что сила человеческого разума ограничена принципом конечности информации. Вторая сигнальная система человека имеет конечную пропускную способность, а время всегда конечно. Поэтому ноуменальный сигнал должен пройти через информационную границу, разделяющую душу и разум человека. Вера в прозрачность информационной границы есть вера в то, что познаваемые нами отношения правдоподобны отношениям сущностей вещей. Я считаю, что откликом на ноуменальный сигнал служит возникновение образа в душе в виде потенциальной доминанты Ухтомского и в коре мозга в виде кортикальной доминанты. Познание образа требует совместной обработки ноуменального сигнала душой и разумом, то есть нервной системой человека. Я вижу подтверждение этой мысли в том, что образ не сводится к его описанию словами или к набору признаков, как считали кибернетики, а содержит сверх того неформализуемую целостную структуру, свидетельствующую о его ноуменальном происхождении.
Чувственный мир устроен так, что ему присущ принцип конечности информации. В мире ноуменов нет этого принципа и потому мы можем домыслить, что там возможна бесконечная (алеф-нуль) информация. Но надо избавиться от пустых мечтаний о том, что человек сможет когда-нибудь качать по трубе информацию из мира ноуменов.
Слова в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю относятся и к духовному хлебу – информации. Поэтому Бог, изгнав человека из рая, всё же оставил ему душу, чтобы он верил, что Бог есть абсолютная истина, и чтобы человек сверял с ней свои познания. Познание есть богоугодное дело. Оно привело к рождению таких феноменов, как фундаментальная наука, научно-технический прогресс, искусство и культура.Однако я не считаю, что религия должна поглотить науку, как считают некоторые авторы
[9,10]. “Воздайте кесарево кесарю, а Божье Богу” – эти слова Христа должны определить наше отношение к науке и религии. Обвинить науку в бездуховности (науку, а не людей), призывать к поглощению науки религией может только человек, плохо знакомый с религиозными основами познания. Как можно писать “...мнение Канта, будто Бога нет...” в книге, которая в предисловии сообщает, что Бог – это “мировой антиэнтропийный центр”?! Я считаю, что лучше сказать, что Бога нет (хотя этого Кант никогда не говорил), чем богохульно обзывать его. Как говорил апостол – и бесы верят в Бога. Но служа лукавому они выдвигают многочисленные научные “доказательства” существования единого бога типа мирового антиэнтропийного центра, они готовы признать любого бога, кроме Святой Троицы. Особенно они любят научные теории о том, что человек сам создал бога, но потом отделил его от себя и вознёс на небо. Философия свободы убеждает человека в том, что он сам бог, которому доступно познание без всяких догм и предпосылок. Поэтому он может спокойно следовать научно-техническому прогрессу, ведущему человечество к американскому раю. Битва за души вступила в новую, особо изощрённую эпоху, предшествующую приходу антихриста.Новая эпоха битвы за души
Я бы мог закончить статью на оптимистической ноте, выразив надежду на то, что XXI век станет веком возрождения веры. Но эта тенденция будет сопровождаться жестокой битвой за души людей. Мы, живущие в эпоху холодной войны, лучше других понимаем это. Многие наивные люди трактуют холодную войну как войну против СССР (его нет с 1991 г.) или против России (она пока есть), но на самом деле это война против православия за власть над душами людей. Конечно, коммунисты были богоборцами и в особенности В.И. Ленин, который даже в Л.Н. Толстом, отлучённом от церкви, усмотрел “юродствующего во Христе”. Но они боролись грубыми силовыми методами, которые за всю историю христианства не смогли подорвать веру в Бога. Разве к таким методам прибегает худший враг христианства – дьявол? Не к взрывам церковных зданий и не к казням священников он прибегает. Его оружие – ложь и ложь лукавая. Лукавая ложь есть самая страшная духовная болезнь, для которой название “духовный СПИД” слишком слабо. Духовная болезнь может поразить группу людей, а может превратиться в эпидемию и пандемию. Успехи коммуникационно-компьютерной техники в разработке сети всемирного телевидения создают благоприятные условия для скоростного и повсеместного распространения ложных духовных сигналов. Дьяволу и его слугам уже не надо соблазнять человека в индивидуальном порядке, что так ярко описали поэты в старые добрые времена. Теперь бесы, по определению Ф.М. Достоевского, сами готовят программы для телевидения, красочно показывая выгоду обмена души человека на блага “американского рая”. Кто может этому противостоять? Только православие, так как оно наиболее стойко придерживается догм христианского богословия. Забота о духовном просвещении, об экологии души должна лечь на плечи русской православной церкви. Однако её не допускают на телевидение всё те же бесы в лице прогрессивной “творческой” интеллигенции. Но и этого им мало. Они хотят сбросить человека в бездушный мир роботов, компьютеров и массового искусства, который они научно именуют виртуальным миром. Они надеются, что кибернетика и авангардное искусство уже способны в XXI веке построить новый виртуальный мир, где будут править баксы и секс-либидо.
Русское самосознание должно осознать всю серьёзность угрозы, нависшей над Русским Православием и всей цивилизацией.
Меня могут спросить, как я, начав статью с возрождения веры, завершаю столь мрачно? Но одно связано с другим: вера даётся для того, чтобы противостоять новым козням лукавого. Русские святители церкви предсказывали духовное возрождение России перед приходом антихриста.
Вера без дел мертва.
Надо вопреки бесам телевидения организовать духовное просвещение русского народа на современном уровне согласия науки и религии.
Литература
1. Кант И. Пролегомены. М.: "Прогресс", 1993.
2. Пуанкаре А. О науке. М.: "Наука", 1983.
3. Ухтомский А.А. Избранные труды. М.: "Наука", 1983.
4. Винер Н. Кибернетика и общество. М.: "Иностранная литература", 1958.
5. Хромов Л.И. Информационная теория связи на пороге 21 века. СПб.: НИИ телевидения, 1996.
6. Штейнер Р. Истина и наука. СПб. “Балтика”, 1992.
7. Хромов Л.И., Ковригин А.Б. Коммуникативная теория познания. Наука и техника: Вопросы истории и теории. Тезисы XVIII конф. Санкт-Петербургского отделения Национального комитета по истории и философии науки и техники. (24 – 26 ноября 1997 г.) Вып. XIII. СПб.: СПб Ф ИИЕТ РАН, 1997.- 161 с., с. 125.
8. Кант И. Об аристократическом тоне в новейшей философии. Ступени, N2,с.161-180, 1991.
9. Филосовско-религиозные истоки науки. Под ред. П. П. Гайденко. Институт философии РАН. М.: “Мартис”, 1997.
10. Тростников В. Мысли перед рассветом. М.: 1997.
