Николай Ильин
ПОДЛИННОЕ СТОЛЕТИЕ
I.
Столетие смерти выдающегося русского мыслителя Павла Александровича Бакунина (1820-1900) не отмечено в календаре современной «российской философии». Отчасти это объясняется элементарным невежеством (какой ещё Павел? хватит нам и Михаила). Но за широкой спиной невежества таится глубокое неприятие философа, который отвергал любое лицедейство, все формы идеологического маскарада (неважно, носят ли его участники «фригийские колпаки или мурмолки») и утверждал совершенно определенно: «чтобы мыслить действительным образом, необходимо действительным образом быть самим собою» 1 .
Это завет Павла Бакунина мыслящим русским людям. Но как его исполнить? Здесь необходимо многое – но прежде всего высшее духовное усилие, «тот жизненный акт саморазумения», который называется верой. Положение «человек – это его вера» означает для П. А. Бакунина не замену человека совокупностью «установленных догматов и формул», но указание на внутренний первоисточник его деятельной самобытности. Именно с ясного понятия о вере и безверии в их человеческом значении начинается его основной метафизический труд:
«Верить – значит иметь в себе твердый принцип, или собственное начало своего бытия, которым весь порядок существования определяется независимо от внешней среды и вещей её.
Не верить – значит не иметь в себе принципа своего, или собственного начала бытия, и потому, определяясь не из себя самого, но из внешней среды, быть вещью между другими вещами и подчиняться господству и определению внешних вещей» 2 .
Таковы отправные положения П.А. Бакунина, и он развивает их с неумолимой логикой настоящего мыслителя, предупреждая о тех испытаниях, которые ждут человека, решившего утвердить «в среде мира, но и наперекор миру» свое человеческое достоинство, свой долг и свое назначение: «Путь долга обозначается трудом, страданием и смертью, и этих старых знаков, по которым все легко могут распознать его, до сих пор никто не отменил» 3 . Это путь героизма и трагедии, и не потому ли мы поспешно отказываемся от него, убедившись, что «старые знаки» не отменило и наше «цивилизованное» время, что человеческое достоинство обретается именно той ценою, о которой говорит Павел Бакунин?
Но в метафизике этого пути нет безысходности; на безысходность обрекает именно отказ от него. Прежде всего, это путь созидания, творчества – «в силу своего назначения каждый человек призван быть художником, или творцом действительной жизни» 4 . Действительность надо строго отличать от реальности (с ее властью вещей, а не личности). Несчастен тот, кто остаётся до конца дней «в призрачной сфере реального существования», где «всякий единичный образ бытия, всякое единичное явление жизни исполнены страхом и стыдом за себя... потому что в сфере реальности каждое единичное явление надломлено, искажено, изуродовано» 5 . «Но в сфере действительности нет ни стыда, ни страха за себя» – здесь каждый единичный человек утверждает свое достоинство, постигая, «что образ его есть образ Божий» 6 . Надо только помнить, что «действительность не находится как данное от природы; она только творится, и есть не более, насколько есть самое творчество» 7 .
Но полностью побеждаются страх и безысходность – пониманием смерти. Для тех, кто признаёт «силу вещей за последнее слово... и подчиняется их насилию», есть лишь унизительный «реализм» смерти, изложенный в книге Экклезиаста. Есть, однако, и другая, действительная смерть, неизвестная еврейскому мудрецу: «что живет больше и сильнее, то больше и сильнее и умирает... Человек, живущей всею полнотою жизни, без сомнения, и умирает вполне; его смерть должна быть более определенною, более решительною смертью, чем смерть других, слабее живущих существ» 8 . А для человека, исполнившего свое назначение, «умирать – значит совершаться, и только то, что совершилось, есть бытие совершенное» 9 . Такая совершенная смерть есть бессмертие, ибо только так человек в полной мере «возвращается к самому себе», к действительному образу своего бытия – и притом возвращается «сам человек – и не человек вообще, но именно этот единичный человек, или самое сердце его» 10 . Это подлинное бессмертие, а «не бессмертие общей банальности, которой уже и здесь – слишком много» 11 .
Пусть читатель не думает, что автор этого предисловия попытался извлечь самые яркие, парадоксальные, глубокие мысли П.А. Бакунина; это не так уже потому, что мною практически не была затронута ключевая идея его метафизики – идея саморазумения, которую необходимо прослеживать систематически, без всяких скачков мысли, неизбежных в беглом очерке; не затронуты важнейшие для П.А. Бакунина темы: тема времени, тема внимания (которую отчасти раскрывает нижеследующая публикация), тема другого (поднятая Павлом Бакуниным раньше и раскрытая глубже, чем в сочинениях европейских модернистов и «постмодернистов» ХХ века) 12 . Глубина бакунинской метафизики неисчерпаема – и потому ей не страшна «пропущенная» годовщина. По сути нам дана отсрочка – чтобы достойно оценить то, что имеет высшую ценность.
II.
Нетрудно заметить, что выше я цитировал только две книги П.А. Бакунина – но это и на деле две его единственные книги, к тому же опубликованные на склоне лет, вобравшие в себя только то, что было до конца продумано, пережито, оправдано всем опытом жизни. В определенном смысле это был опыт не одного Павла Бакунина, а большой русской семьи, о которой необходимо сказать несколько слов.
Род Бакуниных, согласно семейному преданию, происходил из Венгрии; их предки перебрались в Московское царство в конце XV века. Родовое поместье Бакуниных находилось в Новоторжковском уезде Тверской губернии, и независимый «тверской дух», возможно, внес свою лепту в характер и самого Павла Бакунина, и его четырёх братьев и четырёх сестёр. Отец семейства, Александр Михайлович Бакунин получил степень доктора философии в Туринском университете; он много писал (в том числе и по истории России), но, заметим, ничего не издал, не сделал достоянием «гласности» за пределами семьи и знакомых. Это не помешало ему передать склонность к философии по крайней мере двоим из сыновей. Что касается матери, Варвары Александровны Муравьевой, родственницы известных декабристов, то и здесь проявилась определенная наследственность – наиболее прямолинейно у старшего сына, Михаила, знаменитого революционера и теоретика анархизма (питавшего, к слову сказать, величайшее отвращение к учению и самой личности К. Маркса). Павел Бакунин был четвертым сыном, на шесть лет младше Михаила. Вместе они совершили поездку в Германию (в 1841 г.), где слушали лекции престарелого Шеллинга и гегельянцев различного толка. Но в дальнейшем их пути разошлись, и надолго, а по сути – навсегда. Нельзя не отметить, что все братья Бакунины, кроме Михаила, к тому времени занявшего положенное место в Шлиссельбургской крепости, участвовали добровольцами в Крымской кампании, где один из них, Александр, заслужил Георгиевский крест. Примечательно, что тот же Александр оказался вскоре в Италии, где его отец когда-то изучал философию, а сын вступил в национально-освободительное движение, в отряд Гарибальди... Несомненно, что многие поступки братьев Бакуниных были обусловлены тем избытком жизненных сил, который был характерен для всех членов этой незаурядной русской семьи. Но у Павла Бакунина такой стихийный избыток сочетался с глубоким и точным «жизненным вниманием», понятие о котором отнюдь не случайно стало впоследствии одним из центральных понятий его метафизики. Он ничего не принимал и не отвергал догматически, твердо следуя принципу: «Всё испытывайте, хорошего держитесь» (1Фес.5:21); и потому, не обойдя вниманием и опыт старшего брата, даже став на короткое время его «пособником» (при организации побега из Сибири, куда Михаил был отправлен на «вечное поселение»), он извлек из опыта «революционного разрушения» взгляд совершенно иного порядка: «Все, что уже было разрешено на прежних основаниях, требует нового разрешения на новых основаниях, при новых условиях» 13 . Это не прихоть, а требование истории, точнее, творческой сущности человека, которая проявляет себя в истории. И потому вполне закономерно П.А. Бакунин стал горячим сторонником Великих реформ, начатых в 1861 г., и одним из видных деятелей этой эпохи.
К тому времени он уже ясно понимал, откуда будет исходить основное противодействие делу, связанному с глубокими (и необходимыми) преобразованиями русской жизни: «в обращении человека в ничто, в презрении к нему и к его достоинству и есть самая сущность и тайный смысл всего нигилизма» 14 . Но чтобы дать настоящий отпор нигилизму, нельзя забывать, что «содержание человека есть содержание того, что он любит», и название для этого содержания: отечество и народ. «Отечество есть бесконечное содержание всего святого, всего любимого, всего неприкосновенного», всего, что стало народным заветом. И только «приняв в себя, как свою собственную силу, завет всего народа... человек впервые уразумевает себя и становится самим собою – человеком» 15 . Нигилизм, космополитизм, позитивизм – все это отвергается П.А. Бакуниным не только решительно, но и на прочных метафизических основаниях, исходя из ясного понимания того, в чем заключается назначение человека. И что особенно поучительно для наших дней, П.А. Бакунин энергично отвергал и пустые вопросы, цель которых: посеять безверие, неуверенность, сбить человека с «пути долга». Так, когда из уст «новых людей» прозвучал якобы «нерешенный» вопрос «что делать?», Павел Бакунин заметил убийственно точно: «Им, этим вопрошающим, мужчинам и женщинам, следует отвечать: не делайте ничего; это лучшее, что вы сможете сделать» 16 . Для самого Павла Бакунина было уже вполне понятно и его «малое дело» в благоустройстве русской жизни, и его основные задачи как философа. Впрочем, понимал он смысл и своевременного ухода от дел – сделав возможное, написав главное, он провел последние десять лет жизни в Крыму, близ Ялты, в «сократических беседах» с близкими и друзьями, и умер 22 мая (ст. стиля) 1900 г., как сообщает биограф семьи Бакуниных (А. Корнилов), «в полном сознании, с полной верой в бессмертие души».
III.
До сих пор я ничего не сказал о сёстрах П.А. Бакунина. А между тем, современники отзывались о них исключительно высоко. Особенно выразителен отзыв Н.В. Станкевича, этого, пожалуй, самого симпатичного из русских «западников». Не привожу его отзыв только потому, что Николай Станкевич был влюблён в старшую из сестер, Любовь Александровну, и, возможно, поэтому несколько пристрастен и склонен к преувеличению; характерно, впрочем, что все сёстры внушали к себе прежде всего чувство уважения, как пишет тот же Станкевич и другие 17 .
А что же Павел Бакунин? Без всяких натяжек можно утверждать, что его первая книга была не столько книгой «по поводу женского вопроса» (как гласит её подзаголовок), сколько данью русской женщине, какой он её узнал в своих близких, домашних. Притом данью философа, ибо «Запоздалый голос» – книга самого высокого метафизического ранга; а что касается её «запоздалости», то дай Бог, если отечественный читатель окажется по своей философской культуре «на уровне» этой книги где-нибудь в году 2040-м.
Выделю сейчас только две мысли из этой книги, непосредственно связанные с «женским вопросом». Во-первых, П.А. Бакунин радикально иначе, чем, скажем, В.С. Соловьёв в своем нашумевшем «Смысле любви» (написанном, кстати, значительно позже, в 1892 г.), рассматривает то значение, которое имеет разделение людей на мужчин и женщин. Для Вл. Соловьёва это – печальный факт, чуть ли не итог «грехопаденья»; он представляет «цельного человека» как андрогина, или попросту гермафродита. Воздержусь от комментария этой идеи (которая, возможно, объясняет типологическое сходство между «транссексуалами» и «транснационалами»); лучше выслушаем точку зрения Павла Бакунина. «Всю долю своего человеческого бытия человек охватывает не иначе, как распадаясь в свои два образа проявления, в женский и мужской образ; и чем больше, чем шире и глубже обозначается различие между его женским и его мужским образами существования, тем большую долю бытия он обращает в свою действительность» 18 . Вот точка зрения настоящего философа и одновременно – нормального, душевно и физически здорового человека (заметим, что общеславянское слово «цельный» изначально и означало: здоровый, в противоположность больному).
Но рядом с этой мыслью мы находим и другую, не противоречащую первой, но её уточняющую. На данный момент, утверждает П.А. Бакунин, «одна только русская женщина является вполне человеком, вполне самой собою» 19 . Оставляю читателю возможность самостоятельно разобраться, какими аргументами подтверждает Павел Бакунин этот взгляд на русскую женщину, на её особое отношение к вере и долгу, на её таинственную способность, благодаря которой она «ведается... с самою судьбою человека», на то, что «для женщины бесстыжая гласность ненавистна» 20 ... Добавлю только, что о назначении женщины он говорит столь же серьёзно и проникновенно в своей второй и последней книге: женщина «есть по существу своему хранительница святого, которая невидимо творит нравы общества и самую душу общественной нравственности» 21 . Мы снова видим глубокую актуальность суждений П.А. Бакунина для наших дней, когда столько сил и средств тратиться на то, чтобы навязать женщине «архетипическую» роль «жрицы порока»; а заодно становится ещё понятнее, почему сегодня помнят о столетии певца гермафродитов Владимира Соловьёва и напрочь забыли о столетии его духовного антипода – Павла Бакунина.
Читатель мог заметить, что в своем беглом очерке я почти не касался собственно религиозных взглядов П.А. Бакунина, и делал это сознательно – слишком часто (и особенно сегодня) разговор о философии философа подменяется обсуждением его «религиозности». Для П.А. Бакунина, как и для других классиков русской философии, собственно философская тема – «назначение, природа и судьба человека» 22 , и он говорит о Боге не всуе, не демонстрируя свою набожность, но открывая абсолютную необходимость такого разговора для понимания человека. И благодаря этому его голос обретает в этих случаях особенную силу, убедительность и, добавим, то подлинное свободомыслие, которое присуще всем, кто не предъявляет свою веру как справку о благонадежности. Только так и говорили о Боге творцы русской национальной философии – все те, кто знал, что человек связан «с Богом – только свободою, которая и есть из всех связей и самая твердая, и самая неразрывная» 23 .
Примечания
. там же, с. 1. «Запоздалый голос сороковых годов» СПб., 1881 г., с.40. там же, с. 215. там же, с. 218. там же, с. 143. там же, с. 222. «Основы веры и знания», с. 305. там же, с. 397. там же, с. 195. там же, с. 304. В целостном виде философское учение П.А. Бакунина будет отражено – насколько это возможно – в специальной главе «Трагедии русской философии». «Основы веры и знания», с. 32. «Запоздалый голос...», с.152. там же, с. 419, 423 и другие. там же, с. 36. см.: Н. Пирумова «Бакунин» М., 1970 г., с.17 и далее. Для серии «ЖЗЛ» в советское время, конечно, существовал один Бакунин, Михаил; в «демократическое» время в этом отношении фактически ничего не изменилось. «Запоздалый голос...», с.319. там же, с. 74. там же, с. 87. «Основы веры и знания», с. 294. «Запоздалый голос...», с. 447. «Основы веры и знания», с. 279.