Содержание выпуска №7

Кратко воспроизведем её логику.

Она открывается мыслью, хорошо известной каждому православному, – что чистоты следует искать в Церкви, в её таинствах. Об этом говорится на первой странице. Но какие-то, не вполне ясные поначалу причины побуждают автора не удовлетвориться таким пониманием чистоты и, оправдываясь туманной «нечёткостью границ человеческой чистоты и нечистоты», пытаться связать чистоту с особым внутренним настроем, который именуется в тексте «сыноположением перед Богом».

Человеческая мысль не может удовлетвориться введением нового, притом довольно искусственного, понятия. В частности, возникает вопрос: как же возможно достичь такого настроя? И здесь читателя и, главное, самого автора постигает разочарование: между чистотой и жизнью человека ничего связующего ему не видно, то есть жизнь представляется «безбрежным морем нечистоты». Поскольку чистота не является берегом этого моря, двигаться к ней и, тем более, достичь её автор считает невозможным, предоставляя человеку «барахтаться в нечистоте» (стр. 121).

Как и многие, С. Чуркин уместно обращается к положительному примеру человеческой чистоты, состоявшейся в Христе. Но именно уникальность чистоты в данном случае заставляет искать те отличия, которые предопределили успех Его дела на фоне людских потуг, заведомо обреченных автором на неудачу. И вывод строится на основании того, явно ошибочного рассуждения, что, поскольку Христос осуществляет дело Отца, то самостоятельной личностью он не является. Этот ход мысли противоречит содержанию приведенных в тексте на стр. 122 цитат из Евангелия, где Христос начинает каждую свою мысль утверждением себя как личности: «Я...» Кроме того, вопреки мнению С. Чуркина, «Православно-догматическое богословие» митрополита Харьковского Макария (издание 3, 1868 год, СПб, том 1, глава 2, параграфы 38-40, страницы 254-267) говорит о Христе как личности, обладающей личными свойствами, которые не позволяют смешивать Его с другими Лицами Божественной Троицы (стр. 255). Но автор явно излагает не христианское, а своё собственное мировоззрение, утверждая полную противоположность между «рожденным от Отца» и человеком. Мир лежит во зле, а человек у С. Чуркина слит с миром целиком и полностью и лишь в мыслях тщится жить по иным законам. По сути – это прямое отрицание духовной составляющей, неотмирной основы человеческой личности.

В читателе закономерно пробуждается мысль о причинах такого устройства человеческой жизни. Поскольку для автора всё имеет причину только в Творце, именно Ему человеческий разум адресует свои упреки за окружающее зло (стр. 125). Однако вместо понимания ответственности Творца за Своё творение, С. Чуркин (не избегая, как он сам признаётся, даже «ёрничества»), проливает обильный и не всегда связный поток обвинений в самых разных грехах, начиная с первородного и кончая «растленным советским раем», – на слабую и бессильную в его глазах человеческую личность, которая с его же точки зрения не имеет ничего своего (стр. 120). Автор явно противоречит себе, обвиняя человека, неспособного нести ответственность. Какой смысл обвинять то, что является по существу пустым местом ?

Дав волю чувствам, всласть побичевав несчастную тварь, С. Чуркину следовало бы затем оглянуться на сказанное, оценить его как уклонение от темы, и вернуться к связному изложению теодицеи – к оправданию замыслов Творца. Но вместо этого автор возобновляет обвинения в адрес человека с новой (сам Чуркин мог бы назвать её «сатанинской») силой. Даже привязанности человека к природе, ближним, родине, храмам и монастырям (!) – он называет сущим бредом (стр. 132), всё достигнутое человеком считает уничтожением добра, предрекает неминуемые потери. Но как не пугает нищего бедность, так в представлении автора люди не опасаются потерять то, чего у них нет по его же определению. И неизбежная, казалось бы, погибель отвращается возможностью «единственного выхода» – церковного таинства покаяния. Припомним, что именно Церковь открыла тему чистоты, ей же пришлось повторно выйти к читателю в финале. И далее заключительный абзац статьи кратко воспроизводит ранее высказанную идею противоположности чистоты и человеческой личности. Если бы автору предложили продолжить его статью, то следующей мыслью, надо полагать, должны были бы снова стать бурные упреки твари своему создателю, эмоциональные контрупреки С. Чуркина человеку и так далее. Мысль автора пошла бы по кругу. Почему?

Уж раз появился порочный логический круг, ошибочное суждение в нём содержится. Даже самые страстные обличения не помогут скрыть очевидного препятствия на пути мысли, препятствия, которое возникло по вине автора. Дело в том, что он исходно лишил людей активного отношения к добру и злу, и поэтому, естественно, не может обнаружить этого отношения впоследствии. Но на деле люди, познавшие добро и зло, не могут быть безразличны к ним. Полагаю, только понимание самого человека как духовного, активного существа может продвинуть нас к постижению слов Христа: «Отвергнись себя». Порочен авторский путь унижения и бичевания того, что ему в человеке, попросту говоря, непонятно. Точно ли понимает автор, где кончается идея самоотвержения (в специфической трактовке С. Чуркина), и где начинается самоубийство?

Что же ответить на вопрос о содержании и, следовательно, достижимости человеческой чистоты? В какой-то момент автор логично заключил, что нечистота – это наносная грязь, прячущая и маскирующая истинную человеческую натуру, которая была у человека в Раю до грехопадения. Правда, понятие о чистоте у него оказалось пустым, даже негативным – без собственного содержания. Зато предметом обсуждения стало содержание человека, его сущность. Поэтому спор о чистоте неизбежно предполагал разговор о человеке как таковом, – позиция С. Чуркина на эту тему неизбежно должна была прозвучать. И что мы видим? Отказ человеку в обладании духом, во внутренней тяге к чистоте либо от нее, ведет к пониманию его как объекта, движимого по усмотрению чужих сил. А ведь и при ясном осознании всей своей слабости удел полного ничтожества вряд ли кого-нибудь устроит.

Способность С. Чуркина не замечать логических прыжков и элементарных противоречий в своих рассуждениях поистине беспредельна. На стр.120 о человеке написано: "Hету у него ничего своего", – а спустя две фразы чистота жизни связывается с тем, что человек способен осознать «факт своего сыноположения перед Богом». Но осознание чего бы то ни было является особым, внутренним актом человеческой личности. Естественно, в таком противоречивом виде «непустой пустоты» этот акт вряд ли можно вразумительно объяснить, а потому нельзя раскрыть и столь дорогую автору идею «сыноположения перед Богом». Основной замысел статьи остается неисполненным.

Как бы компенсируя эту явную неудачу, С. Чуркин исключительно образно и подробно обсуждает нелучшие поступки и устремления, свойственные человеку, почему-то особо пеняя на стремление человека к самостоятельности и самоопределению. Но неужели при действиях по чужой указке плохое перестает быть достойным осуждения? Добавим, что полное отрицание самостоятельного и самодеятельного человека сразу вызывает чисто смысловую проблему: как субъект сможет для себя снискать чистоту, если он предварительно отвергнут как субъект?

Исходя из Евангельских слов: «Отвергнись себя», необходимо, конечно, отвергать то в человеке, что препятствует истинной жизни. Таким образом, путь к истине должен совершаться с изменением самого человека, ищущего истину. Но вместо предметного рассмотрения этого изменения, «метанойи», «перемены ума» в человеке, мы встречаем в тексте только стремление представить человека в виде некоторого объекта, лишённого всякой самостоятельности. При таком подходе человек выступает не как единство своего содержания: характера, привычек, духа, памяти и так далее, – а как используемое с некоторой целью орудие, удобное или неудобное. И, говоря абстрактно, автор логично утверждает, что человек – это плохое, неудачное средство для достижения чистоты. Пеняет автор на эту греховную личность так, будто сам он – не человек, будто его собственная жизнь, её чистота, сегодняшняя и будущая, – не зависят от его же усилий, будто делается всё ради абстрактной внечеловеческой чистоты самой по себе. Как будто не собственные усилия, не воля к преодолению в себе мирского, не собственное желание отринуть зов быта и следовать за Христом составляют содержание человеческой личности.

Таким образом, отказав христианину в сложности, понимая его как сугубо мирское существо, автор не заметил одновременно находящегося в нём человека, следующего Христу. Выражаясь образно, во внутреннем мире подпирающие человека «скала быта» и «скала смысла» разделены пропастью. Но пропасть преодолима, поскольку над нею висит соединяющий «скалы» мост - человеческий дух. Именно этот мост, если он не разрушен духовной гибелью человека, является основой для понимания возможности преображения. Успех движения по этому мосту зависит и от человека тоже. Отвергая наличие пропасти, требующей активного преодоления, внутри человека, автор получил искаженную соответствующим образом картину мира – с пропастью уже в самом мире. Здесь Творец и Его святые существуют отдельно, а люди пребывают исключительно в мирском хаосе. Человек лишь в мыслях-мечтах может отринуть свой удел. Со скалы быта он способен шагнуть только в пропасть. Для автора человек пассивно приемлет чистоту, а его представление о своем деятельном участии в очищении себя – заблуждение.

По сути дела, не понятие о «человеческой чистоте» является главным содержанием этой статьи. Скорее, цель автора – раскрыть смысл и возможность того деяния, о котором он слышит от Христа: «Отвергнись себя...»; другими словами, раскрыть своё понимание самоотвержения на основе определенного представления о человеке. Можно ли считать, что автору это удалось? Можно ли вообще почувствовать, читая статью С. Чуркина, как совершается живое продвижение к цели, поставленной Спасителем? – Вряд ли. Абстрактное бездеятельное «осознание», схоластически оторванное от всей человеческой личности, безжизненно и бесплодно, как мёртв фантастический образ «сознающего камня» у Спинозы (к которому наш православный автор оказался, как ни странно, поразительно близок).