Джон Мюллер
Капитализм без демократии и демократия без капитализма
В США обеспокоенность уровнем преступности временами бывала, несомненно, очень высокой, и избиратели не раз проявляли ее, например на выборах 1994 года. Но несмотря на всю озабоченность преступностью, американцы никогда не требовали отказа от демократии и капитализма. А в некоторых новых демократиях такие настроения, по-видимому, могут появиться. Прямые и пугающие аналогии с фашистской Германией, наверное, неуместны, но все же нельзя забывать, что именно требования навести порядок (то есть прекратить уличные схватки между сторонниками враждовавших партий), а также экономическая нестабильность помогли Гитлеру прийти к власти12.
Улучшение работы полиции, естественно, идет только на пользу. Но повсюду страх перед преступностью — феномен, скорее, психологический: в США в 1994 году такой страх вырос несмотря на то, что в предшествующее десятилетие уровень преступности неуклонно снижался 13. Нужно учитывать и то обстоятельство, что благодаря усилиям свободной капиталистической прессы преступления (неизменно способствующие продажам) освещаются порой даже с самыми мерзкими подробностями, имеют броскую рекламу и соответственно (то есть преувеличенно) воспринимаются, что столь характерно для Америки14.
Системное сходство демократии и капитализма
Я уже неоднократно отмечал, что демократия и капитализм схожи в целом ряде отношений. Обе системы больше полагаются на индивида, чем на коллектив; обе тем или иным образом поощряют независимость от властей и лучше всего функционируют, когда власти существенно ограничены в своих действиях; обе дают возможность свободно заниматься предпринимательством или смещать правительство, если оно не оправдало ожиданий; обе способны эффективно (пусть порой и не всегда гладко) саморегулироваться; обе предоставляют людям полную свободу преследовать свои цели, что, как правило, приводит к значительному неравенству и известного рода хаотичности (ненасильственной), которые кое-кто находит неприятными. Наконец, обе системы основаны на фундаментальном (и даже величественном) убеждении, что люди вполне способны самостоятельно определять свои интересы и осуществлять их, и на сопутствующей уверенности (или надежде), что в конечном счете нельзя дурачить всех все время.
